21.01.2005, (Егор Холмогоров) Искупительная жертва или политический суицид?

Версия для печати

Говоря о политических тенденциях 2004 г., я хотел бы,прежде всего, обратить внимание на те из них, которые наметились именно в этом году. И проблематика «внешнего управления», и внутриполитический кризис, о котором В.Милитарев говорит как о борьбе "коллективного Путина" и "коллективного Ельцина" — это все долгосрочные тенденции, которые заявили о себе еще несколько лет назад. А что было нового именно в прошедшем году? Интересным был, прежде всего, распад «коллективного Путина» на составные части, которые вступили в некоторое противоречие между собой. Коллективный Путин диверсифицировался, фактически, на три составляющих: лично Путин, Путин как определенная властная группировка и Путин как определенное массовое движение «за стабилизацию, против олигархии». Если угодно, Путин, путинцы и путинизм.

По каким линиям произошел этот раскол? Прежде всего, выяснилось, что значительная часть околопрезидентской политической элиты, так называемые "путинцы", значительно дальше готовы зайти по пути политических реформ, и позитивных и негативных, по пути государственного и политического строительства, чем народное большинство, можно даже сказать не вполне корректное слово "масса".

Показательны были октябрьско-ноябрьские дебаты вокруг реформы праздников. На мой взгляд, была предложена абсолютно ясная и состоятельная реформа, апеллирующая к бесспорно ценностному для российской национальной идентичности событию — 4 ноября — исторически отмечавшемуся с XVII века дню освобождения Москвы от поляков, совершенного с чудесной помощью. Это идея фактически двойного праздника Казанской Божьей Матери и дня национального единства. Идея сразу по нескольким линиям абсолютно революционная и вызывающая лично у меня ощущение, что не все потеряно, что действительно во власти есть люди, схватившие некие перспективные линии будущего и начавшие эти линии реализовывать. Я уже два года повторяю, что российская политика ущербна без важнейшей составной части традиционной российской политики, агиополитики, то есть политического обращения к святым и святыням. Без реальной (и нелицемерной) апелляции к сакральному российская политическая жизнь ущербна и государственность неполноценна. И вдруг, посреди кризиса, — довольно сильный агиополитический ход.

Но что мы заметили? Что то самое «молчаливое большинство», которое готово было поддержать самые решительные антиолигархические меры, — этот следующий шаг сделать не только не готово, а просто не способно. Оно этого просто не понимает. Оно даже не поняло, о чем речь. Для меня самым шокирующим результатом были соцопросы, не расходящиеся в зависимости от разных социологических служб: 7 ноября трогать не нужно, потому что мы к нему привыкли и потому что мы в этот день пьем. Не было ничего сказано ни про Великую Октябрьскую Социалистическую революцию, ни про то, что «не троньте наши советские святыни».

Проявилось расхождение между государственным политическим консерватизмом, которое продемонстрировала некоторая часть правящей элиты, способная спускать решения в Думу и финансировать некоторые медиа-кампании, (а «4 ноября» было именно вполне осознанной, заказанной медиа-кампанией) — и кухонным консерватизмом образца 2003 года, присущим большинству нашего общества. Он оказался именно кухонным и неспособным идти дальше удовлетворения популистских требований. Кстати, в этом же ряду — контраст между пассивностью «церковного народа» и активизацией церковной иерархии. Потому что тот Архиерейский собор, который состоялся осенью, действительно был блестящим, наступательным, агрессивно антисекуляристским по своему духу.

Вторая не менее, а, может быть, даже более интересная линия разлома — это тенденция растождествления лично Путина и околопутинской правящей группировки. Где-то с лета, может быть, с осени эта элитная властная группировка, которая проявила себя как политический властный субъект, старается по возможности от Путина дистанцироваться. Он, фактически, после своего переизбрания превращается в хромую утку. Все долго говорили на протяжении первой половины года, что Путин концентрирует в своих руках все властные ресурсы, что после смещения Волошина и Касьянова он будет править сам. И вдруг выясняется, что президент говорит вещи, которые все меньше и меньше согласуются с реальным политическим курсом страны. Причем то, что раньше вызывало мгновенный резонанс, — любая его оговорка, ошибка, субъективность, — теперь уходит в пустоту.

Был замечательный эпизод, когда Путин произнес горячо «антифашистскую» речь на азербайджанском конгрессе, которая поставила все медиа на уши. Но прошло менее суток и выяснилось, что никакой антифашистской кампании, которой, вроде бы, дал отмашку президент, нет. То, что сказал президент, осталось вне реального политического пространства. И наоборот, реальные политические процессы проходят мимо Путина.

И то же самое, на фоне разговоров о всевластии президента, никто не заметил проговорки Суркова в его сенсационном интервью. Он сказал, что все реформы управления, которые проводятся после Беслана, направлены не на усиление власти Путина, а на усиление власти его преемника. Все сочли это демагогией. По-моему, это была не демагогия, а серьезный знак того, что интересы нынешней властной группировки не завязаны сегодня на фигуру действующего президента и простираются куда-то значительно дальше.

Последнее ощущение, которым я поделюсь в подтверждение своих слов — это ощущение от спущенного сверху киноплаката "Личный номер". Это именно политагитка текущего дня. Там все правильно, все на месте. Есть американцы, есть плохие чеченцы, есть хороший чеченец (одна штука), европейцы всякие — хорошие и плохие, есть глобальные террористы, которые на самом деле выкормыши американцев, есть плохой олигарх, есть хорошее ФСБ. Еще там есть президент Путин, который представлен в трех эпизодах. Эпизод номер один. Его гипсовый бюст. В совершенно пародийном контексте. Эпизод номер два. Это зачитывание Екатериной Андреевой совершенно левитановским тоном совершенно бессмысленного президентского обращения по поводу страшного теракта. Эпизод третий — это озвучиваемое от имени президента Путина заявление, что самолет с «грязной» атомной бомбой, которая способна заразить все на много километров вокруг, — не выйдет за территорию Российской Федерации. То есть, его взорвут на территории России, и русские получат второй Чернобыль (даже американцы в фильме такому самопожертвованию русских удивляются). В результате героических усилий одинокого сотрудника ФСБ этого не происходит. Но президент фактически заявляет с экрана российским гражданам: я буду спасать Рим, я не буду спасать вас. Все это — официальный госзаказ. Я не считаю заказчиков настолько тупыми, чтобы воспринимать это как позитивный мессидж о высоком самопожертвовании РФ по отношению к мировой цивилизации.

Создается ощущение некоторого дистанцирования и на этом уровне. Нам как бы подчеркивают — политика «интеграции в цивилизованный Запад», иногда даже в ущерб интересам России, это личная политика Путина Владимира Владимировича, а не политика государства как целого.

Если сделать предположение, что Владимир Владимирович, все-таки не диктатор, каковым его изображает западная и олигархическая пресса, а primus inter pares в составе определенной властной группировки, работающей на более масштабные цели, чем его личные политические интересы, то придется предположить, что в интересах подобной группировки было бы принятие им лично на свою ответственность тех многочисленных непопулярных действий, которые совершаются властью как интегральным целом. Очень многие неудобные вещи можно вполне списать на «личную политику» Путина, тем более, что и его самого либерально-сервильная пресса давно уже назначила «последней надеждой либерализма в России». В такой ситуации Путин может в какой-то момент уйти и забрать весь негатив с собой, как сделал ранее Ельцин. Путину это сделать тем легче, что если он уйдет не под давлением «подберезовиков» и Запада, а благодаря имманентным политическим причинам, то от угрозы преследований он будет безусловно гарантирован. Думаю, что и сейчас, не в лучший для его популярности период, личной вражды к нему почти никто не питает.

И в этом свете очень странно выглядят события начала 2005 года. Тенденции 2004 усугубляются. Теперь уже происходит некоторый разлад не только между «Путиным и путинцами», «путинцами и путинизмом», но и между «Путиным и путинизмом». Путин, фактически, принял на себя единоличную ответственность за бессмысленную и непопулярную антисоциальную реформу льгот. Он ясно дал понять протестующим и недовольным, что не собирается назначать виноватыми Зурабова и Кудрина, а будет платить по их политическим счетам сам. Возможно, конечно, это подстава, и неправильно информированного главу государства просто использовали как щит, либо специально сделали ему подножку. Возможно, Путин, по привычке, слишком полагается на свою популярность и на то, что его авторитет вновь переломит общий настрой. Но мне представляется более вероятным предположение, что Путин сознательно принимает удар на себя, мало того, сознательно «злит» народ и подрубает на корню свой рейтинг, чтобы иметь возможность уйти и, при этом, унести на себе горящую на власти шубу.

И вот здесь, пожалуй, самый страшный, самый роковой для современной российской государственности вопрос — является ли наметившаяся тенденция Путина к личному «политическому суициду» в то же время тенденцией к суициду политического режима, политической системы, более того — государства, как таковых? Не является ли это местной формой осуществления технологий политического суицида власти, уже опробованных на Сербии, Ираке, Грузии и Украине? Очевидно ведь, что Майдан в России не состоится, прямая интервенция невозможна, а стало быть все, что остается, чтобы ликвидировать суверенную русскую государственность — это заставить политический режим Путина «покончить с собой» и самому при этом создать «революционную ситуацию», на фоне которой суицид будет выглядеть хоть немного похожим на свержение. Или же, предположим более оптимистический вариант, тенденция к политическому суициду Путина, — это политический маневр, «искупительная жертва», которая должна спасти политическую систему, сложившуюся за последние годы и позволить преемникам Путина сбросить с себя груз слишком тяжелых личных обязательств Путина перед «мировым клубом»? Но ясно одно — каково бы ни было действительное положение вещей, ситуация для российской государственности очень рискованная, и при неблагоприятном развитии событий сама эта государственность может и не пережить 2005 года.