Когда "умер Бог"?

Развитие европейской культуры, ее творческая эволюция, состоит не только в непрерывном диалоге с иноцивилизационными явлениями, ответами на постоянные "вызовы" (А. Тойнби) времени, но и в не менее продуктивной внутренней полемике. Одним из таких явлений может служить философия Фридриха Ницше с его идеей "смерти Бога" (Gott ist tot). Полемика об этой ницшевской фразе из "Веселой науки" способствовала культурному самосознанию и самоидентификации европейской культуры и — одновременно — более глубокому пониманию собственно картины мира немецкого мыслителя. Для лучшего постижения ницшеанской идеи "смерти Бога" в контексте современной философу культуры и ее последующей трансформации следует отметить, что данный оборот мысли не был новым для европейского духовного наследия.

Гнозис в наиболее высоких своих проявлениях (Западный или Александрийский гностицизм, связанный с именами Василида, Валентина, Карпократа) может быть выражен формулой "Бог космоса умер". Позитивные законы миропорядка разрушились вследствие отпадения эона Софии Пистис ("здесь-бытия", согласно терминологии М. Хайдеггера), которая согрешила, ибо в нее вошли "злые мысли". Кроме того, в древнем мире упадок цивилизации выразился в двух формулах, связанных с кризисом рационального и иррационального начал ("Афин" и "Иерусалима", по слову апостола Павла): "Великий бог Пан умер" и "Сказал безумец в сердце своем: "нет Бога"". (Пс. 13; 1). Таким образом, можно сказать, что все три важнейших источника европейской цивилизации: гнозис, античность, христианство — в явном или латентном виде содержали идею "смерти Бога".

Позже, в эпоху Реформации, в каноне Мартина Лютера, который поют в субботу страстной седмицы, зазвучали слова "Бог умер" (Ницше был сыном лютеранского пастора и не мог не знать этого канона). В конце ХVIII века немецкий писатель Жан-Поль (И. Рихтер) в своем романе "Зибенкэз" (1797 г.) опубликовал "Речь мертвого Христа с вершины Мироздания о том, что Бога нет": "Бог умер! Высь пуста… / Рыдайте, дети! Нет у вас отца". Под влиянием Жана-Поля в 1854 г. один из родоначальников символизма Жерар де Нерваль пишет стихотворение "Христос в Гефсиманском саду", где до "Заратустры" отождествляет метафоры "безумного человека" и "смерти Бога". Господь у него "Безумный, Он познал безумья высоту" говорит, что на небесах "бездна там! / Обещанное — ложно! Отвержен жертвенник и жертва безнадежна… / Нет Бога! Нет Его", ибо "дух не обитал нигде и никогда. / Я ждал, что Божий взор навстречу прояснится, / Но встретила Меня лишь мертвая глазница, / Где набухала ночь, бездонна и темна".

Подобные процессы происходили и в философской мысли. В "Феноменологии духа" Гегель писал, что "несчастное сознание" при "потери субстанции, как самости… есть скорбь, которая выражается в жестоких словах, что Бог умер". Отметим, Ницше перенял у Гегеля идею "смерти Бога" как явления, рожденного в сознании индивида ("безумного человека" в "Заратустре").

Наконец, параллельно и независимо от творчества Ницше в XIX веке та же идея возникает в романе Федора Достоевского "Бесы", в "Исповеди Ставрогина", где Матреша говорит, что она "Бога убила".

Следует отметить, что идея "смерти Бога" получила свое дальнейшее продуктивное развитие и после смерти Фридриха Ницше. В ХХ в. испанский писатель и философ Мигель де Унамуно прекрасно выразил это чувство богопокинутости, а потому ненужности бытия, в стихотворении "Молитва атеиста": "Господь несуществующий! Услышь / в своем небытии мои моленья: / ведь Ты всегда подаришь утешенье / и кроткой ложью рану исцелишь. / Ты так велик, что миру не вместить / величья Твоего; Ты — лишь идея, / а я за это мукою своею, / Своим страданьем обречен платить: / Бог выдуман. Будь Ты реален, Боже, — / тогда б и сам я был реален тоже". Своим сонетом Унамуно задолго до Жан-Поль Сартра предпринял "диалог с отсутствующим Богом" — попытку литературно-философского осмысления бытия, утратившего метафизические связи, в результате чего человек ощутил, что он посторонний (L’Etranger) не только для мира, но и для себя самого. Другое оригинальное прочтение ницшеанской метафоры, отождествив понятия "сон" и "смерть", дал в XX веке Артур Кестлер в своем знаменитом романе "Девочки по вызову" (The call-girls), который начинается монологом Христа, идущего на Голгофу. Он говорит, что Бог-Отец спит и не слышит молитв и просьб людских. И Крестная жертва Спасителя призвана Его разбудить ("Я хотел умереть, чтобы Ты пробудился"). Но Распятие Христа оказалось не нужным, ибо не нарушило сна Отца.

Несмотря на столь долгую и плодотворную предшествующую традицию ницшеанская идея "смерти Бога" была воспринята, выражаясь словами самого "возмутителя спокойствия", как "Unzeitgemüsse Betrachtunger", (несвоевременное размышление). Она спровоцировала споры и противоположные оценки немецкого мыслителя не только среди представителей разных философских школ, но и внутри одних направлений, в том числе и тех, что рассматривали себя в качестве последователей иррационализма в целом и самого Ницше, в частности.

В отношении религиозности Фридриха Ницше существуют два прямо противоположных подхода, исходящих из различного прочтения его текстов. Мартин Хайдеггер и Карл Ясперс считали автора "Заратустры" более или менее последовательным нигилистом. Эти философы усматривали завершение идеи "смерти Бога" в последовательном аморализме, отрицании этических нормативов, основанных на теоцентризме, который прежде лежал в основе европейской культуры. Слова "свободного разума" (а именно таким ощущал себя Ницше) о "переоценке всех ценностей", жизни "по ту сторону добра и зла", "философствовании молотом", понятые буквально, вне метафорики, становились аргументами в защиту подобной точки зрения. Хайдеггер расценивал философа как духовного отца нигилизма, родоначальника "эпохи завершения метафизики". Ясперс, признавая близость Ницше христианству, в силу "диалектического движения", также видел в глубинах его мысли атеистическое начало. Вместе с тем такие экзистенциалисты, как Николай Бердяев и Габриэль Марсель, считали, что Ницше "ближе к Богу, чем многие христиане".

К подобной трактовке логически приближались и представители различных религиозных течений, зачастую сходившиеся в своих оценках ницшеанского наследия. Лютеранин Эрнст Трельч видел в философии Ницше "крысиный яд", а представитель высокого англиканства Гилберт Кит Честертон опасную "пропасть Будды". По мнению автора "Вечного человека", Ницше, принимая мир как рок или фатум, одновременно, подобно буддистским монахам, "бежит от мироздания".

Однако многие другие мыслители, например, Семен Франк или же Томас Манн, считали философа как бы верующим христианином, "утверждающим бытие человека". Мне представляется более убедительной точка зрения Томаса Манна (в современной отечественной историософии ее придерживается Карен Свасьян в своей статье "Фридрих Ницше: мученик познания"), так как при внешнем отрицании исторической церкви Ницше провозглашает, пользуясь методом "от противного", христианские ценности, например, "любовь к дальнему" как форму бескорыстного служения, или же прямо их постулирует. "Какая польза от заповеди любить врага? Она успокаивает неудовлетворенное чувство и доставляет нам победу над самим собой". В свою очередь мыслители, считавшие, что Ницше остался в пространстве христианской культуры, выводили свои аргументы из текстов мыслителя, прочитанных в соответствии с формой и методами, избранными им самим. Сразу же иначе воспринимался образ умершего Бога: то, что люди называют "саморазложением Бога" всего лишь "Его шелушение — Он сбрасывает свою моральную кожу! И вскоре вам предстоит увидеть Его снова, по ту сторону добра и зла".

Нужно учитывать и собственное признание Ницше, что единственным истинным христианином был Иисус Христос. Взгляд Хайдеггера и Ясперса будет оправдан при буквальном прочтении его текстов, отрицании (или же значительном сужении) их метафоричности. Подобная методология, при всех ее достоинствах, все-таки сужает возможность более вдумчивой и глубокой трактовки.

Думается, что столь долгое сосуществование двух во многом антиномичных концепций философского мировоззрения Ницше может рассматриваться как устоявшаяся традиция и в историософии, и в мировом ницшеведении. Если учесть, что Полные собрания сочинений Ницше, сделанные Карлом Шлехтой, а также Джорджио Колли и Маццино Монтинари, не дают возможности однозначного ответа на вопрос, кто он — подлинный Фридрих Ницше, христианин или безбожник, — то, по всей видимости, сам этот спор следует рассматривать как постоянную константу не только в европейской философии философии, но и во всей гуманитарной науке.