| |||||||||
Вадим Нифонтов
Революция, которая всегда с тобойВот уже почти две недели главная тема комментариев прессы — беспорядки во Франции. В основном пишут про восстание "иммигрантов" против автохтонного населения, происки исламистов и даже "новую интифаду". Голоса отдельных скептиков, считающих, что дело в чём-то другом, тонут в шуме сторонников "столкновения цивилизаций". Несомненно, определённый национальный колорит в деятельности франкоговорящих повстанцев имеется. Например, они жгут машины, автосервисы, бензоколонки — в общем, всё, что имеет отношение к транспорту. Те, кто долго жил в мусульманских странах, особенно арабских, могут вам рассказать про очень интересный взгляд на мир, присущий многим их гражданам. В исламе соприкосновение с землёй считается, судя по всему, чем-то постыдным. Обувь ассоциируется с нечистотами, её снимают при входе в дом, чтобы не осквернить жильё. Тех, кому предстоит встречаться с арабскими бизнесменами или политиками на переговорах, предупреждают, что упаси Господь, если вы вдруг вздумаете закинуть ногу за ногу. Ваш собеседник может увидеть подошву, а это для него — страшное оскорбление. Поэтому у них наличие в собственности автомобиля (а раньше — лошади или осла) — признак богатого, уважаемого, благочестивого человека. Без автомобиля живут только окончательные "лузеры", "генетический мусор". И поэтому в автомобильном луддизме французских хулиганов можно увидеть некоторый привкус архаического мировосприятия: врага следует сбросить с коня, заставить ходить пешком. Это будет для него величайшим унижением. Иными словами, повстанцы из предместий просто в меру своего понимания "опускают" местных жителей. И тем не менее, пресса беснуется по поводу "удара мусульман по древней христианской цивилизации". То есть — по Франции! По Франции, которую покойный римский папа Иоанн Павел II призывал заново крестить! Не кажется ли вам, что здесь что-то не так? Мне, к примеру, очень даже кажется. Более того, мне кажется, что события не имеют никакого отношения к исламу как таковому. Точнее, имеют, но очень отдалённое. Перед нами попросту очередное проявление того удивительного цивилизационного сдвига, который произошёл в той самой Франции в 1789 г. На протяжении 200 лет Франция ассоциируется в первую очередь со словом "революция". И в самом деле, революций там было много — в 1830, в 1848, в 1871… а потом в 1968-м, и это далеко не полный перечень. "Марсельеза", "Интернационал", восстания парижских предместий, и занимающийся в них эффективным менеджментом генерал Галифе… Франция — страна, открывшая ящик революционной Пандоры (впрочем, исторически её обогнали Англия и Голландия, но там всё было как-то проще, а Франция захватила "торговую марку" революции). С 1789 г. слово "революция" означает уже не просто "переворот", а некое явление высшего, мистического порядка, восстанавливающее изначальную справедливость, расчищающее путь новому, спасающее всех от ужаса загнивания. Революция становится источником власти, легитимной основой новых режимов. Если власть создана не в результате революции, то она представляется "неправильной", архаичной, реакционной. И, естественно, каждая новая "элита" стремится оправдать свою власть организацией революции, пусть даже микроскопической и опереточной. Во Франции эта революционная сакральность, видимо, вошла уже в плоть и кровь политической системы. Великая тайна 1789 г. состоит, собственно говоря, в том, что революция пришла не для того, чтобы установить навеки новый порядок ("демократию"). Она, наоборот, требует периодически всё новых и новых революционных спектаклей. Эти постановки как бы каждый раз "восстанавливают истинные начала бытия", превращаясь в сакральные жертвоприношения, зачастую — отнюдь не бутафорские. То есть в природу новых режимов заложена необходимость революционной корректировки. Ибо стабильная демократия норовит превратиться в олигархию, а то — и в монархию. "Архаическая естественность" побеждает, а это совершенно недопустимо. Полная версия статьи опубликована на "АПН-Казахстан". www.apn.ru | |||||||||
| |||||||||
![]() |