09.11.2004, Виталий Аверьянов Наша «Казанская»

Версия для печати

Сегодня совет Госдумы принял решение отложить на неопределенный срок рассмотрение законопроекта о праздничных и выходных днях, который ранее планировалось обсудить завтра. Напомним, что проект закона предусматривал отмену Дня согласия и примирения 7 ноября и учреждение нового праздника — Дня народного единства 4 ноября.

Символическое иногда бывает важнее злободневного. Не хочу скрывать, что я лично считаю введение нового праздника знаком движения к здравой историософии. В России всегда было так, что пока не определится представление о собственном прошлом, русские не способны активно строить настоящее и проектировать будущее.

В отличие от праздников-симулякров ельцинского времени — 12 июня и 12 декабря — с их абсолютно фальшивой риторикой (мнимым освобождением эРэФии; Конституцией, мнимо всенародной, на деле же сочиненной «книжниками» и «законниками») Новый праздник отвечает духу народа, исходит из истории, являет архетип сегодняшнего исторического момента — выхода из очередной Смуты.

Фактически мы имеем дело с первым церковно-государственным праздником после разделения Церкви и государства в 1917 году. Рождество таковым не является, поскольку его введение в реестр красных дат представляет собой аналог-дополнение к гражданскому Новому году. Здесь произошла своего рода реституция самых очевидных из наших духовных традиций, но еще не воссоединение церковного и государственного представлений о празднике.

Что же объединяется в этом празднике? Итак, 4 ноября — это наша «Казанская». Я уверен, что именно под таким неформальным, названием этот новый нерабочий день и будет принят в широких массах. Этот день — синтез церковного представления о национальной истории с представлением государственным (выход из опаснейшего кризиса власти) и земским, то есть общественным, общинным, связанным с мнением народным (выход их глубочайшего социального кризиса).

Если говорить о конкретных лицах, в которых воплощается этот синтез, то мы должны вспомнить в первую очередь Священномученика Патриарха Ермогена, который был непосредственным участником событий явления Казанской иконы в 1579 году. Затем он стал вдохновителем преодоления Смуты, символом которого стала Казанская Божия Матерь. Следует вспомнить о государственных деятелях, таких как Скопин-Шуйский, воеводы Шеин и Ляпунов, наконец, князь Пожарский. Земское начало было представлено народным ополчением, которое стало главной ударной силой, очищающей Русь от иноземцев и всевозможного отребья. От возглавляющих его самозванцев, по-народному, «воров», коррумпированных боярских кланов, изменников и тогдашних ОПГ — как казачьих, так и великоросских. Иван Сусанин, Козьма Минин, многочисленные известные и безымянные герои и мученики стали навсегда символами русского земского духа.

В таком празднике, как «Казанская», осуществляется синхронизация исторического сознания, выведение некоего единого для национального организма ритма. Собственно, все церковные праздники представляют собой подобное временное воплощение органического ритма, живого дыхания Церкви-организма. Однако в данном случае через синхронизацию ключевых точек годового цикла единый ритм задается не только церковной, но и всей национальной культуре.

Если первый праздник Казанской (обретение иконы, отмечаемое в июле) связан с самим формированием мировой державы, овладевшей акваторией Волги и вошедшей в просторы Азии, то смысл второго праздника (4 ноября) достаточно прост. Народ смирил своей волей силы всевозможной мятежной «украйны», спонсируемые иезуитами. Русь очистилась от шляхетского произвола «панов», которые не гнушались помощью голытьбы и разбойного люда с тем, чтобы поживиться на в первую очередь крестьянской беде. Первый праздник утвердил внешнее могущество России, второй — помог найти в себе силы сохранить внутреннюю мощь.

Нельзя не приветствовать политиков и духовных деятелей, которые стремятся с помощью праздников провести ясный водораздел между центростремительными, народными и органическими началами русской жизни и противостоящими им силами центробежными и расхищающими. В конце концов, Смута была преодолена не благодаря разрушенной уже монархической системе, а благодаря «царю в голове», который не успел выветрится из народного сознания за годы лихолетья.