|
 Если верить нашей окололитературной интеллигенции, вольная мысль в России всегда боролась с Империей. Упрямо бодалась с той силой, которая только и знала, что горделиво гарцевать на парадах да бездарно проигрывать войны. А в промежутках между любимыми занятиями власть стреляла и вешала декабристов всех мастей. Или гонялась по ночам за вольными сочинителями прямо на Медном всаднике, как на шагающем пресс-папье. Или насылала на маленького человека в полночь «черные воронки», не брезгуя сорвать с чахлых плеч последнюю шинель. И когда Империя по-воровски бежала из Питера в Москву, она предстала в образе уже не хозяина земли русской, а просто Хозяина. Экспроприатора экспроприаторов или абрека — Кремлевского горца, закутанного в эту украденную шинель.
Что прикажете делать вольнодумцу? Оставалось только бежать вслед за рокочущей строкой Бродского на край империи, к морю. И там, на пустынном пляже, бесстрашно показывать свой кукиш Империи. Или прятаться в среднерусской глуши, пытаясь жить жизнью частного человека: по-розановскому рецепту варить императорское крыжовенное варенье. И, снимая пенки, сетовать приятелям на городового. Он де толст и неопрятен. И вместо того, чтобы охранять возделываемый нами крыжовник, все норовит шпионить за нами! И вымогает, имперский холуй, пироги по праздникам… Ну, как было все это вынести?! Но такие чисто бабьи причитания скрывали вполне рациональные упреки. Обычные упреки жены к своему невнимательному мужу, слишком занятому своими важными делами и не обращающего внимания на мелкий масштаб. Ибо власть всегда была занята своими далекими перспективами расширения империи и всегда думала «лишь о целостном масштабе, но не о частном Макаре». А раз так, то за что нам любить постылую империю. И какая маленькому человеку разница, от чего рухнет этот колосс, смешавший глину с железом. От внешнего воздействия или внутреннего, слабого толчка. Тут даже можно насмешливо поверить в расхожий апокриф. О том, что последняя империя рухнула в тот самый миг, когда тысяча кукишей, вынутых разом на Манежной площади, создали то сотрясение воздуха великое… А когда империи рушатся, неизбежно наступает бедствие великое. И столь лелеянный нами крыжовник мигом оборвали расторопные соседи. Или даже вырвали с корнем какие-то пришлые небритые люди, роющие свой окоп для огневой точки. И незачем звать на помощь городового. Освобожденный труженик имперского свистка, он вольно торгует на вокзале порнографическими карточками. Свобода. Как и предвидел проницательный Василий Розанов, «свобода есть просто пустота, простор. Двор пуст, въезжай кто угодно. Он не занят, свободен…». Пространство Империи пусто. Вот и наш вольный мыслитель стал свободен. Он без должности. Также, как и прочие шахтеры и вахтеры, он стал ненужным или лишним человеком. Сначала брошенные, пустые люди пытались разом перекрывать ставшие вдруг бесполезными дороги империи. Или пробовали громко голодать и даже умирать с вызовом. Втайне надеясь, что власть заметит их громкую гибель на фоне миллионов тихих смертей. Но пост-имперская власть отбросила прочь ставший ненужным целостный масштаб. И стала жить частной жизнью простого, маленького человечка. Ну, пусть не простого, а человека со связями. Но тоже желающего комфортно обустроиться в России. Стремящегося варить свое «семейное» вареньице из того, что достанут его длинные руки. Что теперь делать вольному мыслителю? О, ему есть вне Империи масса занятий! Он может теперь свободно ходить по улице и бормотать себе под нос. Он свободен даже иногда кричать вслух набормотанное. Он может излить свой крик статейкой в имиджевом журнале, без всякой надежды на грошовый гонорар. Ему остается потешать недорослей в университетах, сомнительных как третьеразрядные нумера. Или для прокормления семейства наш мыслитель может, например, сторожить гаражи и сидеть в душной жестяной будке вместе с собаками… Да мало ли есть подходящих занятий для пустого человека! Важно одно, что наш вольный мыслитель еще не перестает думать после Империи. И, размышляя, он примеряет к себе брошенный всеми целостный масштаб. Ведь что еще делать ненужному человеку, как не подбирать бесполезные слова и вещи!.. И тут происходит удивительное — забытое Целое начинает собираться внутри. И мыслитель испытывает странную тоску: побуждение к Империи. Вместе с щемящим чувством утраченного наследства он получает неожиданную волю и силу. Тогда он прогоняет собак, и смахивает черствые крошки со своего стола. Он достает чистый лист бумаги и читает проступающие сквозь белизну строки: «Речь идет о номосе Земли». Это значит, что мы снова рассматриваем нашу родную Землю как Целое. Это значит, мы опять пытаемся найти для нее глобальное распределение, чтоб обрести свой естественный порядок.
Порядок новой Империи.
|
l
: 0
