11.11.2004, (Александр Соколов) Как нам дружить с Бушем

Версия для печати

Победа Буша наполнила российский правящий класс оптимизмом, а страницы прессы — объяснениями на тему того, «почему России это выгодно». Но объяснения эти, как правило, уводят в сторону от существа вопроса или искажают его, оставаясь на уровне привычных рассуждений о «дружбе между Путиным и Бушем» и борьбе с «международным терроризмом».

По всей видимости, успех Буша предоставляет российскому политическому режиму условную паузу на период смены власти в 2008 г. и оставляет гипотетическую надежду на обновление российских властных элит до начала серьезных внутренних и внешних деструктивных процессов. Такую передышку вряд ли подарила бы администрация Керри, победы которого с нетерпением ждали не только многочисленные представители либерально-глобалистского лагеря. По ряду причин успех Керри был желательным как для представителей левой оппозиции (можно вспомнить замечательную реплику Г.Зюганова о том, что победа Керри способствовала бы улучшению ситуации с правами человека в России), так и для некоторых политиков и экспертов консервативной направленности.

Но интересами «путинской стабильности» проблема не ограничивается. Чтобы лучше понять, что значит победа Буша для долгосрочных российских интересов, попробуем спроецировать на будущее России две конкурирующие в США модели «нового мирового порядка», одна из которых отстаивается «националистами» (чью линию олицетворяет Дж.Буш), другая «глобалистами» (чью линию на этих выборах выражал Д.Керри).

За исходный момент анализа российской политики США можно принять отношение республиканцев и демократов к исламскому миру и Китаю. Значимость исламской и китайской проблем для США столь велика, что российское направление политики во многом производно от выбора той или иной стратегии решения этих проблем. С другой стороны, и для самой России эти угрозы являются приоритетными и тестовыми в отношениях с США.

Война в Югославии и войны в Афганистане и Ираке позволяют наглядно спрогнозировать для России геополитические последствия реализации двух мировых стратегий в отношении ислама.

Югославская интервенция, осуществленная демократической администрацией Б.Клинтона, результатом которой стал реванш ислама на Балканах и общее укрепление его позиций в Европе, объективно способствовала еще большему разжиганию аппетита радикальных исламских кругов. Вопрос заключался лишь в том, куда будет направлена дальнейшая экспансия ислама. Сам выбор объекта интервенции давал основания полагать, что желательным для влиятельных кругов «глобалистов» вектором исламской экспансии является Россия и прилегающее к ней евразийское пространство. Это позволило бы также нейтрализовать антизападные интенции ислама.

В отличие от югославской войны, вторжения в Афганистан и Ирак — это попытка силой остановить победное шествие радикального антизападного ислама в мире и в Европе в частности. Этот антизападный ислам, надо честно признаться себе в этом, является одновременно в значительной мере и антироссийским — вспомним хотя бы тесную координацию действий чеченских, центральноазиатских, ближневосточных экстремистов из одних и тех же исламских центров, значительная часть которых до недавнего времени вполне легально действовала в Европе.

Приход Керри к власти означал бы неизбежные попытки возобновления мирного процесса на Ближнем Востоке, попытки «замириться» с исламом. Сворачивание же американского военного присутствия в Ираке и Афганистане в новой геополитической ситуации будет означать дальнейшую активизацию и радикализацию «разбуженного» ислама, первоочередными зонами экспансии которого станут Центральная Азия и Северный Кавказ. На это же указывают сохраняющийся очаг нестабильности в Чечне и заданные чеченским импульсом неоднозначные процессы на Северном Кавказе: непрекращающаяся пропаганда радикальных исламских воззрений среди населения региона, шахидский культ, распространяющийся среди молодежи северокавказских республик. Нынешняя эскалация напряженности на грузино-российской границе вынуждает задуматься о возможном запуске на Северном Кавказе косовского сценария, вероятность которого возросла бы в случае прихода к власти демократической администрации, накопившей значительный опыт по части «гуманитарных интервенций» (обращает на себя внимание повышенная активность в регионе Дж. Сороса, известного своими тесными связями с демократическим лагерем).

С другой стороны, Китай volens-nolens создает потенциальную угрозу территориальной целостности России одним фактом существования демографической проблемы; китайские власти должны срочно решать задачу благоустройства выбрасываемой в города огромной массы неустроенной сельской молодежи, чтобы избежать дестабилизации внутриполитической ситуации в стране, — и не факт, что новым направлением «колонизации» не станут малонаселенные местности к северу от Маньчжурии. К тому же, как предупреждают трезвомыслящие эксперты, огромная разность демографических потенциалов по разные стороны российско-китайской границы делает масштабную китайскую иммиграцию в Россию (вне зависимости от реальных намерений китайских властей) практически неизбежной.⁽¹⁾

В китайской политике демократов при всей сложности ее нюансов осторожность и настороженность сочетается с заигрыванием. В этом проявляется общая стратегия «глобалистов» на нейтрализацию угроз, исходящих от Китая, через его максимальное вовлечение в процессы глобализации.

Эта стратегия предусматривает «мягкое» врастание Китая в систему международных торгово-экономических отношений, первоочередное использование в «приручении» Китая экономических стимулов, что выражается в наращивании участия Пекина в мировой торговле. Именно при администрации Клинтона Китай превратился в главного экономического партнера США в Азии. А в ноябре 1999 г. администрацией Клинтона было принято принципиальное решение о вступлении Китая в ВТО.

Керри также в ходе своей предвыборной кампании утверждал, что не намерен руководствоваться в отношениях с Китаем идеей «продвижения демократии».

Составной частью этой стратегии является допуск Пекина к большой геополитической игре, подключение Китая к созданию нового мирового порядка. В ее рамках лоббируется идея включения Китая в клуб самых влиятельных стран, расширения за счет Китая «восьмерки» до «девятки».

В парадигме «националистов», выражаемой лидерами республиканцев, — и с этим согласны современные российские американисты — Китай, а не Россия, рассматривается как главный соперник США в борьбе за мировое лидерство.⁽²⁾ Эта парадигма ориентирована на поддержание баланса сил с Китаем, «холодное» противостояние с Китаем как потенциально новой сверхдержавы, способной в обозримой будущем бросить вызов гегемонии США. «Если для Клинтона кодовым термином для взаимоотношений с КНР было «стратегическое партнерство», при всех перипетиях и противоречиях китайской политики США клинтоновского периода, то для администрации Дж. Буша кодовым для обозначения КНР был термин «стратегический соперник».⁽³⁾

Модель «националистов» отводит России место важного регионального центра силы и противовеса китайской гегемонии в АТР. Именно такой подход развивают и Г.Киссинджер⁽⁴⁾, и С.Хантингтон, предлагающий альтернативную «глобалистской» философию отношений США и Запада с Россией в новой геополитической реальности после исчезновения СССР. Как подчеркивает Хантингтон, именно партнерство Запада с Россией обеспечит дополнительный противовес конфуцианско-исламскому блоку. И что Западу следует «воспринимать Россию как основное государство православной цивилизации и основную региональную державу с законными интересами в области безопасности по ее южным границам».⁽⁵⁾

Гораздо более скептически оценивают значение России как потенциального подручного США в деле «стабилизации, развития и демократизации» евразийского региона американские «глобалисты». И последняя книга З.Бжезинского «Выбор. Глобальное господство или глобальное лидерство» (М., 2004) — этому подтверждение.

Такой пристрастный взгляд на Россию неизбежно провоцирует соблазн пожертвовать российским «балластом» при выстраивании новых конфигураций международного порядка в Евразии, предполагающих умиротворение «китайского дракона». Тот же Бжезинский еще недавно открыто проговаривал возможность для США договориться с Китаем за счет России.⁽⁶⁾

Различия мировых стратегий «глобалистов» и «националистов» в отношении России проявляются и в понимании демократами и республиканцами дальнейших перспектив НАТО.

В доктрине «глобалистов» расширение НАТО — это в первую очередь изоляция и сдерживание России. Примечательно, что именно в кругах, связанных с демократами, была популярна идея создания буферной зоны между Европой и Россией в лице постсоветских государств.

В доктрине республиканцев «экспансия НАТО на восток» — это прежде всего ответ на глобальный вызов со стороны Китая, тогда как нейтрализация потенциальных угроз со стороны России является скорее промежуточной задачей. Россия в доктрине американских «националистов» сама играет роль буферной зоны между Европой и Китаем. Окружение России и выдвижение НАТО на ее передовые рубежи должно позволить США сыграть на опережение Китая в случае начала неуправляемых процессов на российской территории и угрозы утраты контроля над нефтегазовыми месторождениями в Сибири.

Инструментом более прочного привязывания Москвы к стратегии Вашингтона стало значительно активизировавшееся при Буше-мл. сотрудничество с Россией по линии НАТО. Разумеется, слово «сотрудничество» в данном случае означает одну из форм экспансии. Через «принуждение дружбой» США стремятся склонить Москву к допуску американо-натовских военных к совместному контролю над российскими ядерными арсеналами. При этом активизацию администрацией Буша-мл. создания системы НПРО следует рассматривать прежде всего в контексте поиска американского ответа на новые глобальные вызовы — не столько со стороны России, сколько со стороны Китая и возможных обладателей «исламской» атомной бомбы.

Многие эксперты с продолжением президентства Буша связывают надежды на возрождение союза Москвы и Вашингтона, во многом замороженного с усилением противоречий по Ираку. Особо акцентируется возможность договоренностей, предполагающих признание особых прав России в ближнем зарубежье.

Однако пока мало что дает основания верить в возможность принципиальных изменений в российско-американских отношениях в пользу России во время вторых сроков Путина и Буша. И дело здесь не столько в Вашингтоне, который как раз знает, чего он хочет и как этого добиться, сколько в Кремле.

В условиях отсутствия у Кремля собственной стратегии и воли к ее осуществлению, его неспособности внятно формулировать свои национальные интересы и их отстаивать, даже те гипотетические возможности, которые несет второй срок Буша, рискуют остаться нереализованными, а реанимация «дружбы» с Бушем рискует обернуться новыми геополитическими уступками в ближнем зарубежье.

Уже ближайшее время покажет, найдет ли в себе мужество Кремль отказаться от продолжения странной политики полусопротивления-подыгрывания «другу Джорджу», наблюдавшейся в течение первого путинского срока и неизменно оборачивавшейся для Москвы потерей лица и позиций, и перейти от «дружбы» к жесткому и предметному разграничению сфер влияния в СНГ. Таково необходимое условие любого достойного альянса с Вашингтоном.

1. Витковская Г., Зайончковская Ж. Китайское «вторжение» в Сибирь и на Дальний Восток: мифы и реальность // Полит.ру. 2003. 31 января; Гельбрас В.Г. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004.

2. Уткин А. Американская империя. М., 2003. С.376.

3. Политика США в меняющемся мире. М., 2004. С.259.

4. Киссинджер Г. Нужна ли Америке внешняя политика. К дипломатии ХХI века. М., 2002.

5. См.: Huntington S. The Clash of Civilizations? — Foreign Affairs, 1993, Summer. P. 49; Huntington S. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. N.Y., 1996. P. 241, 312.