30.08.2005, (Аркадий Малер) Возвращение к Симфонии

Версия для печати

Православное учение о подлинном соотношении церковной и государственной власти было впервые сформулировано в VI новелле Кодекса Юстиниана I Великого в 534 году, где утверждается принцип "Симфонии Властей". Позже этот принцип был закреплен в "Эпанагоге" (или "Исагоге"), то есть введении в свод законов 879 года, составленным Василием I Македонским при непосредственном влиянии Патриарха Фотия, того самого предстоятеля Константинопольской Церкви, который анафематствовал римского Папу Николая I за введение на Восьмом Вселенском Соборе тезиса Filioque.

Принцип "Симфонии Властей" заключается в том, что имперская и церковная власти находятся в состоянии согласия (гармонии) и сотрудничества (синергии), по аналогии с Божественной и человеческой природой Христа "нераздельны и неслиянны". Церковь не представляет из себя целиком автономного "государства в государстве", а находится на юридической территории Империи и участвует в решении всех проблем, которые ставит перед нею Империя. Главная задача Церкви в отношении Империи — это давать идеологическое, то есть богословское, обоснование существования Империи, что как раз реализуется в концепции Катехона. Церковь обладает монополией в идеологической сфере, и поэтому она курирует всю сферу культуры и образования. Империя, в свою очередь, призвана охранять Церковь от внешних религиозных и политических врагов, предоставлять Церкви материальные возможности для развития и миссионерства как внутри, так и за пределами Империи.

Конечно, если проследить историю Византии, то далеко не всегда можно увидеть реализацию идеала Симфонии в реальных отношениях государства и Церкви. Очень часто императоры диктовали свои условия Церкви, выражая тем самым языческую по своей природе идеологию цезаропапизма. Иногда и сама Церковь в лице патриархов пыталась встать на место Империи, возвращаясь таким образом к иудейскому теократическому принципу. Но в любом случае идеал Симфонии Властей оставался генеральным ориентиром в отношениях Церкви и Империи и должен оставаться таковым в любом государстве, которое хочет считать себя православным. Концепция Симфонии Властей — это сущность византистской идеологии.

Симфония Властей, императив отношений Церкви и Государства, должен сохраняться при любой форме внутреннего государственного правления. Государство — это суверенная система общественной организации. Сущностью Государства остается его абсолютный суверенитет, и именно это требуется от него Церковью прежде всего, а не форма его организации. С точки зрения Церкви, задача Государства в первую очередь — это обеспечить максимальные условия для сохранения, утверждения и распространения Православной Традиции. Каким образом Государство будет обеспечивать эти условия — это вторичный вопрос и Церкви напрямую не касается. Поэтому не существует никаких форм государственного правления, которые бы были признаны Церковью "богоданными" и никаких других форм правления, которые бы отрицались Церковью как порочные. Любая форма правления, кроме прямой теократии, которая возможна только и только в самой Церкви, — дело рук человеческих. Поэтому распространенная в консервативной среде точка зрения о том, что единственно "богоданной" формой правления является монархия, не имеет никакого оправдания в христианской перспективе.

Когда мы начинаем разговор о монархии, мы прежде всего должны уточнить содержание этого понятия, потому что оно включает в себя несколько самых разных аспектов. Монархия — это прежде всего, единовластие. Подлинным единовластием в мире обладает только Бог-Троица, и больше никто, в противном случае мы выходим за рамки христианской логики. Единственным установленным Богом сакральным институтом в мире является Святая Церковь, и главой ее является Иисус Христос, Второе Лицо Троицы. Историческая Церковь управляется собранием архиереев — Собром, на котором может избираться Патриарх. Поэтому, когда римская курия признала единственным главой Церкви своего папу, она нарушила традицию церковного управления. Первый Вселенский Собор в 325 году был созван и учрежден светским лицом — римским императором Константином Великим, и в этом Соборе равно участвовали все пять средиземноморских патриархатов того времени.

Это событие было хорошим уроком исторической Церкви, оно показало, что в критической ситуации церковной раздробленности иногда требуется прямая государственная помощь. Причем, Константин выступал на этом Соборе не только как его ведущий, но и как богослов и философ, предложив канонический термин "единосущий" в отношении природы Отца и Сына. Все остальные Вселенские Соборы также проходили под руководством императоров, потому что никто из византийских патриархов не мог созвать Вселенский Собор под собственное управление. Следовательно, Церковь понимает и принимает ситуативную необходимость единоличной светской власти, тем более в экстремальных политических условиях. Единоличная власть всегда эффективней любого коллективного управления, и кроме этого, ее этический статус несравнимо высок, ведь автократор ("монарх") — это личность, несущая прямую историческую ответственность за всю свою деятельность. Тем более автократические ("авторитарные") методы более адекватны в экстремальных политических ситуациях и в больших геополитических масштабах. Поэтому реальные полномочия главы Российского Государства обречены быть очень широкими, поэтому личность главы государства в России имеет такое фатальное значение. Таким образом, при всей возможности и необходимости демократических начал в государственном управлении России авторитарные, диктаторские тенденции неизбежны и они абсолютно оправданны.

Итак, монархия как единовластие, то есть автократия с очень большими полномочиями — вполне допустима Церковью, и это доказывает ее собственная история, ведь именно благодаря авторитаризму одного человека — императора Константина Великого Церковь стала фактически господствовать в Империи и был созван Первый Вселенский Собор. Но это говорит не о сакральном значении императорской власти, а о сакральном значении человеческой личности, обладающей свободой воли и способной содействовать Божественной Воли в синергийном делании. Отсюда возникает кардинальный вопрос традиционного монархизма — способен ли каждый очередной монарх быть проводником Божественной Воли? Конечно, нет, каждый монарх — это свободная личность, и он подвержен не меньшим искушениям, чем любая другая, если не большим.

Поэтому главный вопрос монархии — это вопрос о методе ее перманентной репродукции, вопрос об основаниях престолонаследия. В отношении этого вопроса возможно только основных две точки зрения — первая, христианская позиция, утверждает, что монархия должна быть выборной, вторая, языческая по своему происхождению, отстаивает принцип династического наследия.

Принцип династической монархии исходит из одной-единственной идеи об "избранности" и "сакральности" определенного исторического рода, который просто по факту своего существования имеет полномочия управлять государством. Идея "сакральной крови" вполне возможна в язычестве, где человеческий род вписан в единую пантеистическую картину мира, и отдельные его представители вполне могут быть от рождения более или менее сакральными, и обладать большими или меньшими правами господства. Естественно, что в языческом контексте любой цезаризм или цезаропапизм вполне обоснованы.

В иудейском авраамическом контексте изначально никто не обладает большим или меньшим антропологическим качеством, но факт завета Бога Иеговы с Авраамом и впоследствии с Моисеем делает отдельный исторический этнос, Израиль, избранным для послушания Божественной Воле и тем самым наделяет его особой исторической ответственностью. Но это не означает, что природный статус этого этноса выше, чем статус язычников. Однако в иудаизме как этнической религии, присутствует начало языческого биологизма. Но если Израиль — это этнос, то Новый Израиль, Христианская Церковь — это надэтническое образование. В Христианстве возможно говорить об избранности людей за их заслуги, но нельзя говорить об избранности по своему происхождению. В нарушении этого принципа состоит неправда католического лжедогмата о "непорочном зачатии" Девы Марии. Тем более невозможно говорить об избранности каких-либо человеческих родов, позволяющих им господствовать над другими людьми. Исходя из этого принципа в Византии каждый новый император избирался высшей элитой Империи, а иногда и при участии низовых слоев ромейского общества.

Другой вопрос, что каждый монарх хотел сохранить власть за своими наследниками и в итоге складывались известные династии. Но процедура избрания на звание императора сохранялась всегда. Нечто подобное, хотя и в совсем недостаточной степени сохранялось и в православной Руси до эпохи Романовых, с которыми принцип династической монархии окончательно утвердился. В этом отношении, коль скоро Романовы провозгласили себя "сакральным родом", не удивительно, что окончательное уничтожение монархии в России большевики связывали с полным уничтожением этого рода (как тамплиеры хотели полностью уничтожить род французских королей). На самом деле, поскольку никакого оправдания династической, то есть биологической, кровно-родовой, монархии в рамках Православия не существует, идеологам династического монархизма ничего не остается, как искать это оправдания в иных, неправославных традициях.

Следовательно, монархия как форма правления в России возможна, но только не династическая монархия, утверждающая право власти по факту рождения. Равным образом возможны и иные формы, аристократического или демократического типа, а также сочетание всех этих форм (так называемая "Полибиева схема"). Православие категорически отрицает любые проявления тирании и рабства, и остаивает априорную онтологическую свободу любого человека. В Православной Традиции каждый человек создан по образу и подобию Бога, а после Воплощения Бога в человеке значение человеческой природы стало несравнимо высоким, поэтому онтологические права каждого человека изначально равны онтологическим правам любого другого человека. Каждый человек может стать главою Православной Империи, если приложит к этому соответствующие усилия. Социальный статус человека определяется не его рождением, а его реальными социальными заслугами.

Поэтому в рамках православной цивилизации демократия также возможна, но это должна быть православно-имперская демократия, в которой идеологическое содержание важнее формы правления. Но только не либеральная демократия, отрицающая права Церкви на идеологическую монополию. Главное — это соблюдение прав Церкви и, в конечном счете, ее монополия в сфере культуры и образования. Если Государство в России действительно станет православным, то никакая монархия не выродится в тиранию, никакая аристократия не превратится в олигархию и никакая демократия не деградирует в охлократию. Подлинно православный монарх в Третьем Риме не может позволить существовать Государству без Патриарха, как подлинно православный демократ не может не способствовать воцерковлению общества.
 
Идеологическое доминирование Православной Церкви — это залог нормального функционирования любого государственного строя.