15.09.2005, (Ярослав Бутаков) В поисках государственной константы

Версия для печати

Почему, спустя всего 12 лет после принятия Конституции Российской Федерации, возник вопрос о её соответствии требованиям жизни? Неужели за столь короткий срок настолько сильно изменились внешние обстоятельства? Или же разговор о пересмотре Конституции затеян только по конъюнктурным соображениям сиюминутной выгоды для конкретного политического субъекта? Или же та Конституция, по которой мы живём, изначально содержала в себе множество недостатков, из-за коих пролонгация её действия уже нежелательна?

По вопросу о целесообразности пересмотра Основного Закона обозначились, как во всяком вопросе, "за" и "против" с различными оттенками точек зрения. Сторонники сохранения Конституции в целости и неприкосновенности указывают на нежелательность частого изменения "правил игры". Отмечают они и то, что нынешний конституционный строй отвечает сложившейся политической системе, характеризующейся сильными позициями исполнительной власти, худо-бедно, но обеспечивающей государственную стабильность, и неразвитостью многопартийной структуры. В этих условиях переход к форме правления с решающей ролью законодательного органа и парламентски ответственного правительства, по германскому образцу, явно не отвечал бы реальной роли партий и был бы чреват ослаблением всей государственной конструкции. С другой стороны, отмена ограничения избираться президентом более двух сроков подряд, увеличение длительности полномочий главы государства, явилось бы гипертрофированным усилением и без того слишком развитой "вертикали власти".

Заметной особенностью обрисованной выше позиции является акцент на конституционном регулировании взаимодействия ветвей и органов власти. Сторонники преемства предпочитают не замечать других аспектов конституционного строя. Но Основной Закон отражает не только и не столько структуру государственной власти. Вопреки догме об идеологическом плюрализме, он неизбежно является выражением государственной идеологии или, вернее, того, что Н.Н. Алексеев в 1930-е годы прошлого века называл государственной константой. Поэтому наиболее значимыми частями любой Конституции являются положения об основах государственного строя и правах граждан и их объединений. Это, кстати, провозглашается и действующей Конституцией, предусматривающей возможность пересмотра этих самых важных разделов только Федеральным Конституционным собранием. Вот эти-то основы конституционного строя и вызывают сейчас, после 12 лет действия Основного Закона, наибольшие сомнения в их адекватности реалиям и потребностям российского общества.

Сторонники пересмотра Конституции упирают именно на данное обстоятельство. Однако характерно, что при этом они оперируют такими аргументами, которые, как правило, неубедительны для их оппонентов просто в силу того, что те мыслят принципиально иными категориями. В споре о новой Конституции сталкиваются не два подхода к понятию государственного прагматизма, а два различных мировоззрения.

Одно их них можно условно назвать универсалистским. Его стержнем является убеждённость в универсальной пригодности западной трактовки понятий демократии, гражданского общества и правового государства для всех народов и культур. Оно отказывает России в праве и возможности иметь свою концепцию общественных и государственных ценностей. Этот взгляд, может быть, не всегда выражается столь явно и откровенно, но лишь потому, что его сторонники привычно живут внутри симулякра "модернизации" и линейного развития и обращаются к тем, кто столь же подсознательно разделяет этот подход. А, значит, при высказывании своего мнения по такой частной проблеме, как Конституция, им нет смысла лишний раз излагать важнейшие догматы своей квази-рациональной веры. По их мнению, вопрос о пересмотре Конституции исчерпывается выбором той модели государственного устройства, какую следует копировать Россия: модели США и Французской Пятой республики, как сейчас, или модели ФРГ, или Швейцарской конфедерации, или ещё какой-нибудь "передовой страны".

Противоположное мировидение, которое можно было назвать цивилизационным, пробивает себе дорогу сквозь дебри линейного-универсалистского мировосприятия, впитанного большинством "рождённых в СССР" со школьной скамьи. Но сложившееся на его основе мнение о том, что российская конституция должна отражать и закреплять традиционные ценности России как особого историко-культурного мира, опять же обращено только к тем, кому имманентно присущ такой же взгляд. И ни у одной из сторон как будто нет аргументов, к которым могла бы прислушаться другая сторона.

Соединить оба подхода можно лишь на прагматической основе. И здесь, на первый взгляд кажется, что универсалисты заметно выигрывают перед цивилизационистами. Действующая Конституция пока не обнаруживает явных признаков банкротства. "Вертикаль власти" неизменно укрепляется, серьёзных конфликтов между её ветвями давно не наблюдается, государственное единство пока вроде бы обеспечивается. Но что нас ожидает уже в ближайшем будущем? Даёт ли Конституция легитимную возможность власти противостоять тем вызовам, которые внешняя и внутренняя обстановка может во всякое время бросить российской государственности?

Разговоры о том, чему в большей степени должна служить Конституция — сохранению и закреплению сложившихся реалий или появлению и развитию каких-то новых позитивных тенденций — довольно-таки праздны. Основной Закон должен вбирать в себя и то, и другое. Без соответствия конкретному уровню правосознания, правовой культуре страны, сложившейся системе общественных ценностей, он просто не будет работать. Но Конституция должна учитывать, что государство — это не застывший лёд, а живой, непрерывно развивающийся организм. Конституция не может быть жёстким коконом для государства, иначе её век будет недолог, и государственные потребности перерастут те рамки, которые ставятся ему основным законом.

Короче, Конституция должна "шиться на вырост" государства, причём не только в переносном, но и в прямом смысле. Конституция США, благополучно существующая уже больше 200 лет, представляет собой пример одной из наиболее удачно "сшитых" эластичных конституций. Её творцы предоставили будущим законодателям полную возможность дополнять Конституцию всеми нормами, которые те сочтут нужными для государства. А многие вопросы были и вовсе оставлены вне конституционного ведения — для регулирования в обычном законодательном порядке.

Очевидно, что ныне действующая российская Конституция не обладает подобными достоинствами. Она исходит из того, что Российская Федерация — это вполне сложившееся образование с раз навсегда очерченными границами и составом. Хотя, в принципе, территориальное расширение России не запрещается Конституцией напрямую, но фактически Конституция определяет учредителем государства общность людей, случайно оказавшуюся внутри искусственно созданных границ. И любые попытки выйти за их пределы могут поставить под сомнение юридическую обоснованность существования такого государства.

В этой связи уместно привести пример конституции Федеративной Республики Германии 1949 года, в которой воссоединение страны предусматривалось не просто как возможность, но и как государственная цель. О присоединении других германских земель и введении на них в действие немецкой конституции говорилось как о чём-то само собой разумеющемся. Конституция России также должна не только не исключать возможность территориального расширения, но и прямо указывать на такую перспективу. Она должна ввести понятия "государственная территория" и "историческая территория", при этом чётко их разграничив. Как будет конкретно определяться понятие исторической территории — забота юристов. Важно то, что это не только снимет любые вопросы о конституционности принятия в состав России, скажем, Абхазии или Приднестровья, но и подчеркнёт такую существенную особенность современной России, как государства-убежища для всех, кто исторически связывает себя именно с российской государственностью.

Второй момент, который, как представляется, должен быть отражён в будущей Конституции, это — указание на лидерство России в евразийском (или, если не нравится слово, можно подобрать другой термин) мире как на одну из приоритетных государственных ценностей. Подобное целеполагание должно подкрепляться прямым конституционным запретом на участие нашей страны в каких-либо военно-политических объединениях, выходящих за рамки этого пространства, а также на участие в любых международных организациях, чьи основные принципы противоречат традиционным ценностям евразийского мира и руководящему положению в нём России. Перечислением этих "традиционных ценностей" Конституция заниматься не обязана, или же они могут проходить по разряду целей и ценностей российской государственности. Важна сама установка на защиту цивилизационной идентичности России и стран, находящихся в орбите её исторического влияния. Дискуссии тут может подлежать только вопрос — совпадает ли "историческая территория" России с этим "евразийским (или российским) цивилизационным пространством", или же последнее несколько шире.

Ещё один важный аспект связан с федеративным устройством государства. Многоступенчатая национально-территориальная структура Советского государства напоминала больше не федерацию в понимании буржуазной государственно-правовой науки, а феодальную иерархию. Механизм распада СССР был напрямую связан с этой ситуацией. Когда Россия, признававшаяся всеми республиками за негласного "сюзерена", провозгласила, что "верные вассалы" ей больше не нужны, последним ничего не оставалось делать, как "брести розно". Нынешняя Россия унаследовала ту же ленинскую модель, сохранив в своём составе иерархию неравнозначных территориальных образований. Мало того, в статье 5 Конституции РФ воспроизводится всё та же опасная формула "самоопределения народов" как одна из основ федеративного строя России. Между тем, народ-учредитель государства, согласно преамбуле и статье 3 Конституции, выступает как единая политическая общность.

Представляется, что необходимо развести такие понятия, как федерация территорий и союз народов. В федерацию входят однородные территории, в образовании которых могут лежать любые соображения, кроме соображений создания национальной государственности. Татарстан не может считаться татарской республикой, Чечня — чеченской и т.д. Пункт 2 статьи 5 в скобках называет республики в составе России государствами, тогда как никаких государств в государстве не может быть по определению! Российская Федерация — государство всех населяющих её народов, и сувереном во всех её субъектах является та же самая полиэтничная общность, которая образует Российское государство в целом. Итак, федеративное устройство России должно основываться на равноправии чисто территориальных субъектов. В то же время учредителем и сувереном России выступает союз народов во главе с русским народом — это историческая реалия, которая должна быть прописана и в Основном Законе.

Американская конституция, закладывавшая новые для того момента принципы политической жизни, являлась ответом на вызов времени. И по сей день она утверждает ценности, в осуществлении которых США могут считаться мировым лидером. Первая же российская конституция — Основные государственные законы 1906 года — была бессильной уступкой вызовам, брошенным исторической России. Существование этой конституции, как и существование жившего по ней государства, было поэтому недолгим. Все советские конституции формулировали собственную концепцию развития, пролагали альтернативный путь в будущее. Нынешняя же конституция России кажется столь же беспомощной уступкой новым печальным обстоятельствам, прежде всего, распаду Империи. Более того, нынешний Основной закон содержит в себе угрозу дальнейшей капитуляции тем же деструктивным тенденциям, которые обусловили принятие этого документа в 1993 году. Уже только поэтому Конституция нуждается в кардинальном пересмотре. Новая российская конституция должна содержать убедительный ответ на актуальные угрозы десуверенизации России и нацеливать элиту нашей страны на воссоздание ее державной мощи и мировой цивилизационной субъектности.